Ему хотелось пить! Ему нужно спуститься к реке и напиться. Надо надеяться, что вода в ней не ядовита. От этой мысли он криво ухмыльнулся и провел пальцем по верхней губе. На мгновение он опешил, но тут же понял, что исчезли и его пышные усы. О да, вода в реке наверняка не отравлена. Что за нелепая мысль! Зачем возвращать мертвому жизнь — неужели только для того, чтобы снова убить его??? И все же он еще долго стоял под деревом. Ему совсем не хотелось идти назад сквозь захлебывавшуюся в болтовне истеричную толпу. Здесь, вдали от людей, он был почти что свободен от ужаса и паники, которые как море захлестнули воскресшее человечество. Если только он отважится вернуться туда, его снова захлестнет их эмоциями!

Вскоре он увидел, как кто-то отделился от толпы обнаженных и побрел к нему. Тут он разглядел, что это был не человек!

Только сейчас Бартон со всей уверенностью осознал, что этот День Воскрешения совершенно отличен от любого, который какая-либо религия предрекала дрожащему от ужаса человечеству.

Бартон не верил в Бога, изображаемого христианами, мусульманами, индусами, и вообще, приверженцами любой другой известной ему религии. По сути, он вообще не был уверен, что верит в существование какого-либо Создателя. Он верил только в Ричарда Френсиса Бартона и еще в некоторых своих друзей. И еще он твердо верил в то, что когда он умрет, мир прекратит свое существование.

4

Когда он пробудился после смерти в этой речной долине, ему нечем было опровергнуть сомнения, появляющиеся у каждого человека, как только он сталкивается либо с первыми этапами религиозной обработки, либо со зрелым обществом, не упускающим случая на каждом шагу промыть мозги своим членам.

Сейчас, глядя на приближающегося нечеловека, он был убежден в существовании какого-то объяснения всему случившемуся, но только не сверхъестественного. Была какая-то физическая, научно обоснованная причина тому, что он здесь находится! И нет надобности углубляться в иудейско-христианско-мусульманскую мифологию.

Оно, это существо, было… нет, скорее всего — он (в мужском естестве сомнений не возникало) был двуногим, ростом не более семи футов. Его бледно-розовое тело было очень хрупким на вид. На каждой из конечностей — по четыре очень длинных и тонких пальца, причем так же как и у человека, большой палец на руке отстоял от остальных. Ниже сосков на груди располагались два темно-красных пятна. Лицо было почти человеческим. Густые черные брови свисали на выдвинутые вперед скулы. Ноздри были окружены тонкой губчатой тканью. Хрящ на конце носа прорезала глубокая впадина. Губы были тонкие, кожистые и черные. Уши не имели мочек, а очертания ушной раковины очень сильно отличались от человеческой. Мошонка выглядела так, будто она содержала много маленьких яичек.

Он уже видел это существо, плававшее в одном из рядов в том кошмарном месте.

Существо остановилось в нескольких шагах от него, обнажив совершенно человеческие зубы, и произнесло:

— Надеюсь, вы говорите по-английски. Хотя я могу столь же бегло говорить по-русски, по-китайски или на хинди.

Бартону стало немного не по себе. Его охватило такое чувство, будто с ним заговорила собака или обезьяна.

— У вас среднезападный американский акцент, — произнес наконец Бартон. — Весьма недурно. Хотя и чересчур академично.

— Благодарю вас, — сказало существо. — Я последовал за вами, поскольку вы, как мне показалось, единственный, у кого нашлось достаточно здравого смысла, чтобы выбраться из этого хаоса. Возможно, у вас есть какое-то объяснение этому… Как вы это называете?.. Воскрешение?

— Похоже, у нас с вами одинаковые возможности для оценки происходящего, — пожал плечами Бартон. — По сути, у меня нет никаких объяснений даже вашему существованию среди воскрешенного человечества.

Тяжелые надбровья нечеловека дернулись. Как решил Бартон, этот жест мог означать удивление или же недоумение.

— Нет? Очень странно. А я мог бы поклясться, что нет ни одного из шести миллиардов землян, кто бы не слышал обо мне или не видел меня по ТВ.

— По ТВ???

Брови существа снова дернулись.

— Вы не знаете, что такое ТВ, — растягивая слова, произнес нечеловек, но тут же улыбнулся. — Ну, конечно же, как это глупо с моей стороны. Вы, должно быть, умерли прежде, чем я прибыл на Землю?

— А когда это случилось?

Брови существа поднялись. Бартону показалось, что это эквивалент нахмуривания. Существо медленно вымолвило:

— Давайте разберемся по порядку. Я уверен, что по вашему летоисчислению это было в 2008 году н. э. А когда же вы умерли?

— В 1890 году.

Слова существа снова пробудили в Бартоне ощущение нереальности происходящего. Он провел языком по внутренней стороне зубов. Коренные зубы, которые он потерял после памятного удара сомалийским дротиком, пронзившим обе его щеки, теперь были на месте.

— По крайней мере, — добавил он, — я ничего уже не помню после 20 октября 1890 года.

— О! — выдавило из себя существо. — Значит, я покинул свою родную планету за 200 лет до того, как вы умерли? Моя планета? Это спутник той звезды, которую вы, земляне, называете Тау Кита. Мы погрузили себя в состояние продолжительного охлаждения, и когда наш корабль приблизился к вашему солнцу, автоматы разморозили нас и… но вы понимаете, о чем я говорю?

— Не совсем. Все произошло так быстро. О подробностях мы могли бы поговорить и несколько позднее. А пока, не могли бы вы сказать мне, как вас зовут?

— Монат Граутат. А вас?

— Ричард Френсис Бартон, к вашим услугам.

Он слегка поклонился и улыбнулся. Несмотря на необычную внешность этого существа и некоторые отталкивающие детали его физиологии, Бартон почувствовал к нему расположение.

— В прошлом капитан, сэр Ричард Френсис Бартон, — добавил он через мгновение. — В конце своих дней — консул Ее Величества в австро-венгерском порту Триест.

— Елизаветы?

— Я жил в девятнадцатом веке, а не в шестнадцатом.

— Королева Елизавета правила в Великобритании в двадцатом веке, — сказал Монат и обернулся, глядя на берег реки. — Почему они все так напуганы? Все люди, с которыми мне приходилось встречаться, были убеждены либо в том, что загробной жизни не существует, либо в том, что им в грядущем будет отдано предпочтение перед другими.

Бартон усмехнулся и произнес:

— Те, кто отрицал загробную жизнь, теперь убеждены, что они в аду из-за этого отрицания. Те же, что были уверены в том, что попадут на небеса, испытали, как мне кажется, потрясение, обнаружив себя обнаженными. Вы понимаете, на большинстве наших изображений загробного мира те, кто попал в ад — обнажены, а те, кто вознесся на небеса — одеты. Так что если тебя воскресили с голым задом, значит, ты, скорее всего, в аду.

— Похоже, что вас это развлекает.

— Несколько минут назад мне было совсем не до смеха, — сказал Бартон. — Я тоже был очень потрясен. Очень потрясен. Но то, что я вижу здесь, наводит меня на мысль, что происходящее — совершенно не то, что предполагает большинство людей на этой равнине. Я полагаю, что этому существует объяснение, но пока что оно не укладывается ни в одну из известных на Земле гипотез.

— Я сомневаюсь в том, что мы находимся на Земле, — сказал Монат, подняв вверх длинные тонкие пальцы, на которых вместо ногтей были толстые хрящевые подушечки. — Если прищурившись очень долго смотреть в направлении солнца, то рядом с ним можно увидеть еще одно небесное тело. И это точно не Луна.

Бартон прикрыл глаза, пристроил металлический цилиндр на плечо и стал смотреть в указанном направлении. И он увидел едва светящееся тело размером в одну восьмую часть полной луны. Опустив руки, он спросил:

— Звезда?

— Полагаю, что да, — кивнул совсем по-человечески Монат. — Как мне кажется, и в других областях неба можно увидеть слабо светящиеся тела, но полной уверенности у меня пока нет. Когда наступит ночь, тогда и узнаем, насколько наши предположения верны.